И. К. Айвазовский, «Корабль в бушующем море», 1858 ­г.

Град обреченных

Не люблю, когда часто используют слово «героический». От этого оно обесценивается, теряет изначальный смысл. Но сражение за Петропавловскую гавань, случившееся на исходе лета 1854 года, иначе не назовешь. У нас ту войну называют Крымской, а в европейских странах— Восточной. И тут зарубежные историки в чем‑то более точны. Да, главные бои шли на берегах Черного моря. Однако не только там. По словам известного российского историка Евгения Тарле, героическая оборона камчатского городка, считавшегося полностью беззащитным, стала «лучом солнца, вдруг прорвавшимся сквозь мрачные тучи». Почему же мы так хорошо помним поражения и напрочь забываем о сражениях, которыми можем гордиться?

Происхождение названий многих городов теряется во тьме времен и покрыто тайной. Но история имени Петропавловск-Камчатский абсолютно ясна. Осенью 1740 года в Авачинскую бухту вошли корабли «Святой апостол Петр» и «Святой апостол Павел—флагманы Великой Северной экспедиции.  Для предстоящей зимовки было спешно возведено несколько зданий: церковь, дом командного состава, три казармы, склады. Это и стало точкой отсчета для появления города. 

Следующие сто лет о новом камчатском поселении в России особо не вспоминали. Лишь в 1812 году ему пожаловали статус города и новое название—Петропавловская гавань. Казалось бы, еще меньше интереса этот затерянный на краю земли маленький порт должен был вызывать у европейцев. Но нет… Вот что о нем писал еще в 1827 году британский командор Фредерик Бичи: «Если северная часть Тихого океана станет ареной боевых действий, Петропавловск приобретет огромную значимость. В настоящее время он практически незащищен, но малое количество пушек, расставленных с умом, могут эффективно оборонять гавань».

Интерес европейцев не был праздным. Британская империя стремилась установить полное владычество в Тихом океане. Кроме того, и англичане, и французы, и американцы с завистью поглядывали на восточные окраины России. Они не собирались мириться с тем, что столь богатые земли и моря принадлежат русским. А пока дело не дошло до открытого столкновения, промышляли контрабандой мехов, отправляли в российские воды браконьерские шхуны, которые истребляли китов и моржей, снаряжали тайные экспедиции в поисках золота. Чтобы пресечь разграбление богатств, российские воды патрулировали военные крейсеры, но это помогало слабо—мощного флота в акватории Тихого океана у нас в те времена не было.

Особенно обострилась ситуация к середине ХIХ века. Уже тогда генерал-губернатор Восточной Сибири Николай Муравьев писал столичным властям, что англичане намерены спровоцировать военный конфликт с Россией, захватить камчатские земли и не отдавать их. Даже при условии подписания мирного соглашения. Даже ценой больших денег. Ведь, захватив полуостров, британцы перекрывали России пути в океан, а любые затраты они могли легко покрыть за счет одного китобойного промысла.

В  Санкт-Петербурге депешу губернатора получили. Но не поверили, а предложение усилить флот, поставить у  ворот Петропавловской гавани триста крупнокалиберных орудий сочли пустыми фантазиями. Столичные министры считали, «что ни одна европейская держава не вздумает обойти полсвета для завоевания земель, на которых с трудом содержится небольшое число собственных жителей». До начала сражений у берегов Камчатки оставалось пять лет.

А.П. Боголюбов, «Осада Петропавловского порта на Камчатке», 1854 г.

ПИСЬМО КОРОЛЯ ГАВАЙЕВ

И все же письма Муравьева оказались не  напрасны: 2 декабря 1849  года царским указом была образована особая Камчатская область, а чуть позже ее военным губернатором стал капитан 1 ранга Василий Завойко, который хорошо сознавал существующую угрозу.

Но время было потеряно. Перед надвигающейся войной Петропавловскую гавань вряд ли можно было назвать неприступным бастионом. Весь город тогда состоял из 156 домов, а его «вооруженные силы» едва насчитывали две сотни человек. Эти люди отвечали за весь полуостров, они были и полицейскими, и портовыми рабочими, и гарнизоном. Общую картину довершали чуть больше двадцати пушек, частью неисправных, кремневые ружья да казацкие сабли.

Европейские торговые суда не раз заходили в Петропавловскую гавань, поэтому командование британцев и французов прекрасно знало о том, что представляет собой оборона города. И когда 27 марта 1854 года их страны объявили России войну, союзникам казалось, что Камчатка станет легкой добычей. 

Однако гарнизон Петропавловска не с собирался сдаваться без боя. Первым предупредил камчатского губернатора о готовящемся нападении король Гавайских островов Камеамеа III, который отправил ему письмо с китобойной шхуной. А в конце мая пришла и официальная депеша от российского посла в США, извещавшая о новых противниках в разразившейся Крымской войне.

После этого Василий Завойко немедленно собрал жителей городка. Губернатор полуострова сообщил им о грядущих испытаниях, призвал не падать духом и дать врагу достойный отпор. «Я пребываю в твердой решимости, как  бы ни  многочислен был враг, сделать для  защиты порта и чести русского оружия все, что в силах человеческих возможно, и драться до последней капли крови,—говорил он.—Убежден, что флаг Петропавловского порта будет свидетелем подвигов чести и русской доблести!» И это были не пустые слова.

Как показали дальнейшие события, Василий Степанович оказался храбрым человеком. Однако Завойко понимал, что одними речами победы не одержать. Поэтому следующие месяцы все жители городка от мала до велика занимались возведением фортификационных укреплений. Окажись англичане и  французы у  берегов Камчатки именно в то  время, гарнизону Петропавловской гавани оставалось  бы только погибнуть.

Но эскадра союзников, отправленная на захват порта, занималась поисками российских судов в Тихом океане и не спешила войти в Авачинскую бухту. Контр-адмирал Дэвид Прайс, возглавлявший соединение кораблей, ни минуты не сомневался, что захолустный городок обречен. И с ним можно подождать.

Наверное, Дэвид Прайс не слышал мудрых слов: хочешь рассмешить Бога — расскажи ему о  своих планах. И это его погубило. Уже 19 июня 1854  года, изрядно потрепанный штормами, в  Петропавловскую гавань пришел фрегат «Аврора», больше половины команды которого слегло от  цинги. Василий Завойко обрадовался неожиданному подкреплению, убедил капитана корабля остаться и общими усилиями защитить портовый город. А еще спустя месяц в гавани бросил якорь военный транспорт «Двина», который доставил в Петропавловск 16 артиллерийских орудий, боеприпасы и батальон сибирских стрелков. Увидев, что  гарнизон города каким‑то чудом вырос в четыре раза, а ситуация уже не столь трагически безнадежна, военный губернатор Завойко выдохнул: «Бог услышал наши молитвы!»

КОВАРСТВО ДЭВИДА ПРАЙСА

Впрочем, защитники Петропавловской гавани надеялись не  только на  милость небес. Все оставшееся время моряки, солдаты, казаки, местные промысловики сутками строили укрепления, вырубали в скалах площадки для орудий и на руках по крутым склонам сопок втаскивали туда пушки. За очень короткий срок они успели возвести семь артиллерийских батарей, которые могли оборонять город по всей береговой линии. Корабли «Аврора» и «Двина» решено было поставить на якоря левыми бортами к узкому входу в гавань (ширина всего около 80 метров), чтобы не дать врагу в нее войти. А орудия правых бортов перетащили на позиции батарей, оборонявших город с берега. Кроме того, «морские ворота» успели перегородить деревянными боновыми заграждениями на цепях.

К началу августа 1854 года Василию Завойко* удалось собрать довольно разношерстную «армию». Вместе с моряками, несколькими сотнями сибирских стрелков, казаками в нее входили восемнадцать добровольцев из числа чиновников, купцов, вооруженных ружьями со штыками, три десятка местных охотников-камчадалов и даже пять музыкантов. Среди камчадалов особо был знаменит старик Дурынин, добывший за свою жизнь больше сорока медведей. Если посчитать еще всех нестроевых, волонтеров отряда по тушению пожаров, престарелых инвалидов, решивших биться с врагом, то и тогда число защитников Петропавловской гавани не превышало тысячи. (По рапорту губернатора Завойко, город обороняли 988 человек.) 

И. П. Пшеничный, «Петропавловск готовится к обороне», 2008 г.
(из собрания Центрального военно-морского музея, г. Санкт-Петербург) 

«Нижних чинов» катастрофически не хватало. И особенно канониров. Поэтому для тыловой батареи №6 «по недостатку людей» к пушкам приставили писарей морского ведомства, которых «обучили действовать оными, равно как и ружьями».

Тем временем, после пары месяцев безрезультатного курсирования по водам Тихого океана в поисках русских кораблей, англо-французская эскадра Дэвида Прайса наконец решила одержать хоть какую‑то победу—отправилась в Петропавловскую гавань. И ранним утром 17 августа 1854 года дозорные увидели на горизонте шесть военных кораблей, которые шли к Авачинской бухте. Поначалу понять, кому принадлежат суда, было практически невозможно. Кроме того, контр-адмирал Прайс считал, что война не располагает к честности, и  приказал на  пароходе «Вираго» поднять полосатый американский  флаг. 

Этот корабль и послали на разведку, чтобы оценить оборонный потенциал порта, а также промерить глубину вод у входа в гавань. Однако фокус контр-адмирала не удался: капитан «Авроры» Иван Изыльментьев узнал британский пароход. В  городе тут  же ударили боевую тревогу, женщин и детей отправили на  лошадиных подводах в безопасное место, а вражеское судно встретили пушечным залпом. «Вираго» повернул обратно. И через некоторое время над пароходом вновь гордо взвился британский флаг.

Эскадра легла в дрейф и к Петропавловской гавани этим днем больше не приближалась. Причина была проста: внезапного нападения не получилось, а следовательно, командованию союзников предстояло обсудить новую тактику действий. Тогда европейские флотоводцы еще не подозревали, насколько велико их военное превосходство. На четырех фрегатах «Президент», «Пайкс», «Форт», «Эвридика», бриге «Облигадо» и пароходе «Вираго» стояло 212 новых мощных орудий. А вся линия обороны русских на воде и суше включала всего лишь 67 видавших виды пушек.

Столь  же велика была разница и в живой силе. На кораблях эскадры в  операции против Петропавловска принимало участие около 2 700 англичан и французов. Это чуть ли не в два раза превышало все население камчатского городка (вместе с женщинами, стариками и младенцами). Кроме флотских офицеров и матросов к штурму порта были готовы 500 морских пехотинцев элитного Гибралтарского полка. А  количество боеприпасов позволяло не заботиться об их экономии. И все же, невзирая на такую мощь, неприятель почему‑то  медлил. На следующий день эскадра провела разведку боем, но после короткой перестрелки ее корабли ушли в море и бросили якоря вне пределов досягаемости огня наших пушек. В Петропавловской гавани ожидали, что главное сражение начнется 19 августа.И поначалу все к тому и шло—утром суда эскадры стали занимать боевые позиции. Однако вскоре они вернулись на стоянку у входа в Авачинскую бухту.  Защитники Петропавловской гавани были в  полном недоумении. Они тогда еще не знали, что отсрочка боевых действий вызвана самоубийством Дэвида Прайса.

«БОМБЫ РВАЛИСЬ ВЕЗДЕ…»

История смерти Прайса, прошедшего путь от юнги до контр-адмирала, и по сей день остается одной из самых загадочных страниц в летописи британского флота. Очевидцы утверждали, что  все произошло прямо на глазах у команды фрегата «Президент»: командующий эскадры вынул пистолет, спокойно зарядил его и «прицелив к сердцу, выстрелил».

Однако поступок опытного военного настолько не укладывается в голове, что многие до сих пор не верят в его самоубийство. Версии высказываются разные: козни врагов, гибель от ядра русской пушки, несчастный случай…

Единственное, что известно точно,—поход к Петропавловской гавани для Прайса оказался роковым, его жизнь прервалась, и это, безусловно, наложило отпечаток на  все дальнейшие события. Бразды правления эскадрой принял на себя контр-адмирал Огюст Феврие де Пуант, которого не очень любили даже французские моряки. Новый командующий план нападения менять не стал, и на рассвете 20 августа союзники начали подготовку к сражению за Петропавловскую гавань.

Видя, что эскадра готовится к атаке, Василий Завойко попросил священника отслужить на батарее №1 молебен о даровании победы. Погода стояла тихая, и церковное пение разносилось над всей гаванью. Защитники города, сняв головные уборы, молились прямо у орудий. После этого короткую речь произнес военный губернатор, последние слова которого на семи батареях и двух судах были встречены громкими криками «Ура!».

Дальше наступила тишина. Лишь где‑то вдалеке слышался шум двигателя парохода «Вираго», тянущего на буксире три фрегата. Они приближались к берегу. Около девяти часов утра неприятельские корабли встали в кильватерном строю. Все восемьдесят их орудий были направлены на  первую батарею. Началась артиллерийская  дуэль. Впрочем, слово «дуэль» здесь вряд ли уместно. Батарея могла отвечать врагу лишь огнем пяти пушек.

Град ядер, обрушившийся на  мыс Сигнальный, крушил ближайшие скалы, которые осколками камней ранили наших артиллеристов, все тонуло в пороховом дыму, а грохот стоял такой, что его слышали даже за многие километры от Петропавловской гавани.

Вскоре губернатору донесли: батарея на  Сигнальном мысу фактически разбита, почти все ее орудия повреждены и  засыпаны землей выше колес, командир Петр Гаврилов ранен в голову и ногу, но отказался покинуть своих солдат. Поняв, что сопротивление там бесполезно и корабли эскадры двинутся теперь к другим целям, Василий Степанович приказал забрать двух убитых и оставить позиции. Словно услышав губернатора, вражеские суда накрыли шквальным огнем еще одну батарею, которая находилась на высоте Красный яр.

Вот как об этом писал в своем дневнике гардемарин Гаврила Тока- рев: «Тут уж ничего не стало видно. Все застлано было дымом. Помню лишь, что свист ядер не прекращался над нашими головами. Бомбы рвались везде. Кланялись сперва ядрам, потом сделалось все равно. Всеми овладела неимоверная злоба».

Как  ни  странно, отряд мичмана Василия Попова «по необыкновенному счастью, несмотря на град ядер, сыпавшихся на батарею, не потерял ни одного человека». Но выдержать атаку десанта из более пятисот англичан и французов, высадившихся с парохода «Вириго», он уже не мог. Батарею защищали всего три пушки, которые были на попечении двадцати девяти человек. Не желая отправлять людей на верную гибель, мичман Попов велел «заклепать орудия», забрать боеприпасы и отступить. Французские матросы, взявшие высоту без  боя, ликуя, столпились на позициях батареи и подняли свой флаг. 

Однако ликование их длилось считанные секунды. Едва знамя затрепетало на ветру, как в самый центр толпы моряков ударила бомба, выпущенная с парохода «Вираго». (Там не знали, что батарея уже захвачена.) «Дружественный огонь» англичан тут же поддержали точными пушечными выстрелами «Аврора» и «Двина», а в зоне видимости появилось 230 наших бойцов, которым было приказано «не тратить времени на стрельбу, а прогонять неприятеля штыками и  драться до  последней капли крови».

И тут началась настоящая паника. Несмотря на  то, что  англичан и французов там находилось в два раза больше, чем  атакующих, они не выдержали и бросились к берегу. Как вспоминал потом мичман Николай Фесун, неприятель отступал «с такою быстротою, что, прежде чем мы подоспели к занятой им батарее, он уже был в шлюпках и вне досягаемости выстрела». 

Александр Петрович Максутов, лейтенант российского флота. 

Родился 30 января 1830 года в семье князя Петра Максутова. Успешно окончил Морской кадетский корпус и в девятнадцать лет стал мичманом. После обучения в офицерском классе был произведен в чин лейтенанта флота. Служил на Балтике, а чуть позже, вместе с командой фрегата «Аврора», отправился в кругосветное плавание, которое пришлось прервать в Петропавловской гавани. Во время обороны Камчатки князь командовал «Смертельной батареей», прозванной так за большие потери. Еще одну артиллерийскую батарею защитников порта возглавлял его брат—Дмитрий Максутов.

24 августа 1854 года князь Александр Максутов был тяжело ранен. Похоронен на кладбище Петропавловска-Камчатского. В камчатском городе его именем была названа улица, а на одном из домов в память об этом храбром человеке установили мемориальную доску.

И. П. Пшеничный, «Батарея лейтенанта Максутова», 2009 ­г.
(из собрания Центрального военно-морского музея, г. Санкт-Петербург) 

СХВАТКА НА НИКОЛЬСКОЙ ГОРЕ

Ближайшие несколько дней прошли в подготовке к решающему сражению. Защитники Петропавловской гавани восстанавливали береговые укрепления батарей и артиллерийские орудия (враг сумел окончательно уничтожить всего лишь три пушки). А экипажи англо-французской эскадры латали свои корабли, изрядно потрепанные ядрами русских канониров. Наконец в ночь на 24 августа английскую морскую пехоту перебросили на  пароход «Вираго», а ее командир Чарльз Паркер перед сном оставил себе памятную записку: «Не забыть завтра взять десять пар ручных кандалов». Утром штурм Петропавловской гавани начался по  старому сценарию. Корабли неприятеля обрушили всю мощь своих орудий на русские батареи, каждая из которых не располагала и десятой долей вражеского арсенала. Однако новая атака все же отличалась от прошлой. Очевидцы описывали это так: «20 августа был ад, а 24-го начался ад кромешный».

Хуже всего пришлось третьей батарее, которую после этого боя стали называть «Смертельной». Шквальный  огонь кораблей эскадры поначалу вызвал шок у еще «не нюхавших пороха» защитников города, но хладнокровие их командира, князя Александра Максутова, с которым он самолично заряжал пушки и  наводил орудия на врага, быстро успокоило канониров. И  поначалу все складывалось удачно. Уже первые ядра, выпущенные в ближайший фрегат, перебили его фок-рею, ранили осколком лейтенанта Моргана, отвечавшего за артиллерийские расчеты, снесли гафель с английским флагом.

И все же силы оказались неравны. Примерно через час боя больше половины русских артиллеристов были убиты или ранены, укрепления разрушены, а из пяти пушек стрелять могла только одна. Заметив, что орудия батареи молчат, корабли неприятеля приступили к высадке десанта. Тогда князь Максутов сам зарядил уцелевшую пушку. Прозвучавший выстрел оказался точен, и  бот с  морскими пехотинцами пошел ко дну. Эскадра ответила яростным огнем. Как писал потом мичман Николай Фесун, оказавшийся на батарее после сражения, он застал мрачную картину: «Весь перешеек изрыт до того, что не было аршина земли, куда не  попало  бы ядро…» Одно из этих ядер оторвало руку князю Максутову, которого бойцы тут же отнесли в лазарет.

Немного дольше продержалась седьмая батарея, расположенная у подножия Никольской сопки. После нескольких часов боя она также лишилась всех орудий и уже не могла оказывать сопротивления. Теперь путь для  высадки вражеского десанта был открыт, и командованию эскадры казалось, что победа близка.

Ведь все шло строго по  плану: подавить батареи массированным огнем, высадить в нескольких точках штурмовые группы десанта, отбить Никольскую сопку и с нее атаковать город. При этом особые надежды командование возлагало на десантный отряд, который за небольшую мзду вызвались провести в тыл Петропавловской гавани американские матросы. Внезапное появление морских пехотинцев на улицах города могло стать решающим фактором победоносного штурма.

Казалось бы, камчатский порт уже не спасти. Но тут у европейцев и возникли первые ощутимые проблемы. Американцы не  знали, что дорога, по  которой они ведут 350 десантников, отлично простреливается замаскированной ветками и травой шестой батареей. И когда штурмовая группа приблизилась на пушечный выстрел, ее тут же встретили несколькими залпами картечи. Попытка британцев атаковать батарею с ходу принесла лишь новые жертвы. Теряя людей, они отошли на заросшую деревьями и  кустарником Никольскую сопку. Позже командир десанта Бьюрридж писал: «…проход был так сильно защищен не только стрелками, но и орудиями, что невозможно было прорваться». 

И. П. Пшеничный, «Контратака защитников Петропавловска», 1980‑е гг.
(из собрания Центрального военно-морского музея, г. Санкт-Петербург) 

При  этом Бьюрридж в  своем рапорте забыл упомянуть об  одной любопытной детали—несколько сот штурмовиков, вооруженных дальнобойными штуцерами, остановили всего три десятка человек, набранных преимущественно из тех самых «писарей морского ведомства», которые раньше не держали в руках ничего тяжелее гусиного пера.

Силы англичан и французов, насчитывавшие в  общей сложности около тысячи штыков, пытались захватить Никольскую сопку, отделявшую их от города, сразу с нескольких сторон. И особых препятствий у них в этом не было—кроме крутых, скалистых склонов да  коротких стычек с русскими. Так, мичман Фесун, под  началом которого находились пара десятков бойцов, увидев карабкающихся по каменным выступам французов, приказал рассредоточиться в густых зарослях и открыть огонь. Пулей в сердце был убит мичман корабля «Облигадо» Гикель де Туш, еще  несколько штурмовиков. Но  остальной отряд все  же сумел пробиться к вершине и соединиться там с другими силами противника.

С вершины Никольской сопки союзники увидели городок, за который они пролили столько крови. До него было уже рукой подать. И тогда Василий Завойко принял решение, которое по всем канонам военного искусства можно считать чистым безумием. Он собрал всех, кто еще мог держать оружие, и приказал штыковой атакой «сбить неприятеля с горы». Броском на вражеские силы, которые в три раза превосходили числом бойцов и занимали господствующую высоту! Шанс победить был мизерный, но все другие варианты сводились лишь к одному—сдаться на милость врага. Прикрываясь от ружейного огня густыми зарослями, отряды защитников порта сумели прорваться к  вершине сопки, и  завязался отчаянный рукопашный бой. Пальба, брань на  разных языках, громкие крики раненых разносились по всем окрестностям. Завойко позже вспоминал, что наши бойцы дрались геройски. «Унтер-офицер Абубакиров имел четыре раны, хотя и  легких, но из которых кровь лилась ручьями,—писал в рапорте Василий Степанович.—Я его сам перевязал, а он отправился снова в дело!»

Тем  временем отряд боцмана Спылихина прошел по распадку незамеченным и  внезапно оказался в самом тылу вражеских сил, чем вызвал большой переполох. Еще больше паника усилилась, когда пуля одного из наших стрелков насмерть сразила командира англичан Чарльза Паркера. И случилось невероятное—сотни морпехов Гибралтарского полка дрогнули. Видя, что британцы отходят и дело приобретает дурной оборот, командир французов ля Грандьер приказал отступать к берегу. Но к этому времени главные силы десанта уже были вытеснены на  отвесный обрыв, выходящий к морю. 

Из собрания Камчатского краевого художественного музея

Пытаясь спастись от пуль и штыков, европейцы прыгали в сорокаметровую пропасть и разбивались. А те, кому посчастливилось спуститься вниз по тропам, все равно оставались на линии огня. Паническое отступление с Никольской сопки для англичан и французов стало настоящей катастрофой. По грудь, по подбородок в соленой воде они пытались добраться до своих шлюпок, но удавалось это далеко не всем. Оказавшись на гребне сопки, наши стрелки видели, как множество вражеских солдат и матросов спасаются бегством.

«Мы могли бить неприятеля, пока он садился и даже когда он уже сидел в  шлюпках,—рассказывал потом в своих воспоминаниях мичман Фесун.—Пули свистали градом, означая свои следы новыми жертвами…» Немалый урон союзникам  нанесли и охотники-камчадалы, которые сумели незаметно подобраться за камнями почти к самому берегу. На кораблях эскадры видели ужас происходящего и даже пробовали нанести артиллерийский удар по гребню Никольской сопки. Однако их ядра, не причиняя никакого вреда, проносились мимо. Почему фрегаты не подошли на  прицельное расстояние, до сих пор остается загадкой. Вместо того чтобы приблизиться к  берегу, корабли подняли якоря и отплыли на свою постоянную стоянку, заставив часть переполненных ранеными шлюпок догонять эскадру на веслах.

К полудню все закончилось, и в Петропавловской гавани ударили отбой. Василию Завойко доставили главные трофеи—брошенное на берегу знамя Гибралтарского полка королевской морской пехоты, семь офицерских сабель и множество кандалов.

ЕВРОПА НЕ МОГЛА ПОВЕРИТЬ…

Потерпев чудовищное поражение, эскадра уже не отважилась на новый штурм Петропавловской гавани и, наскоро залатав пробоины, починив мачты, через пару дней скрылась в туманной дали. Потери среди матросов были столь велики, что, придя в  ближайший канадский порт, корабли убирали не сразу все паруса, как предписывали флотские традиции, существовавшие веками, а поочередно. И заметившие такой конфуз моряки еще долго потешались над этим в тавернах.

Вскоре весть о провале союзников в Петропавловской гавани разнеслась по всему миру. В Англии и Франции это известие вызвало настоящий шок. «Борт русского фрегата и несколько батарей,—сокрушался обозреватель английского журнала,—оказались непобедимыми перед соединенной морской силой Англии и Франции. Две величайшие державы земного шара были разбиты небольшим русским поселением».

Газеты обвиняли командование эскадры в бездарности и трусости. Французы называли случившееся «поражением, постыдным для чести флага», а в Англии и вовсе черным пятном, которое «не может быть смыто никакими водами океанов». И это неудивительно. Ведь за время боев, несмотря на мощь орудий и явное превосходство в живой силе, союзники потеряли убитыми и ранеными почти в четыре раза больше людей, чем камчатский гарнизон. Участники этих баталий пытались оправдать свое поражение разными причинами. Но в письмах и мемуарах многие из них признавались, что решающим препятствием к победе стала отчаянная храбрость защитников порта. 

Чаще всего они вспоминали о часовом у порохового склада, который не покинул свой пост даже во время обстрела и руками сбросил в  овраг не  успевшую разорваться бомбу. Кроме того, Феврие де Пуант, признавая свою вину за провал штурма, восхищался военным талантом Завойко и считал его достойным славы величайших флотоводцев.

Конечно же, главными героями обороны Петропавловска были офицеры и матросы фрегата «Аврора», которые пушечными залпами с корабля не давали неприятелю войти в гавань, командовали несколькими батареями и водили моряков в яростные штыковые атаки.

Европейцы были поражены мужеством флотского офицера князя Александра Максутова. Как уже говорилось, он из последней уцелевшей пушки вел огонь до тех пор, пока не был тяжело ранен. А перед смертью сказал священнику: «Слава Богу! У меня еще осталась правая рука, чтобы перекреститься». Ему тогда еще не было и двадцати пяти лет. Однако геройски себя проявили не только военные. В боях за Петропавловскую гавань погибли купец Калмаков, сын купца Сахарова, камчадал старик Дурынин, известный своими медвежьими трофеями. Две женщины под  шквальным огнем пушек разносили по батареям еду, мальчики-кантонисты картузами таскали к пушкам порох...

Все они не  знали, что  падение их маленького городка для России означало бы потерю огромных территорий и  выхода в  Тихий океан. И никогда не слышали слово «геополитика». Они просто защищали свою страну, своего царя, свой дом… 

* Василий Степанович Завойко, адмирал Российского флота, первый военный губернатор Камчатки Родился 15 июля 1810 года в небогатой дворянской семье Полтавской губернии. Его отец Степан Завойко служил штаб-лекарем Николаевского морского госпиталя. Мать, урожденная Евфимия Фесун, происходила из казачьего рода. 

Морская карьера будущего флотоводца началась очень рано. Уже в 1819 году его отдали в Черноморское штурманское училище. А спустя еще пару лет он стал гардемарином и на парусном бриге «Мингрелия» отправился в первое плавание. Боевое крещение Василий Завойко получил во время знаменитого Наваринского сражения, случившегося осенью 1827 года. За храбрость, проявленную во время рукопашной схватки на турецком корабле, он был награжден орденом Святой Анны III степени «с бантом». Отважный мичман взял в плен капитана и сумел захватить неприятельский флаг.

1 февраля 1833 года Завойко стал лейтенантом флота и продолжил службу на фрегате «Паллада». Василий Степанович участвовал в двух кругосветных плаваниях, руководил Охотской факторией, создавал на побережье Аянский порт. «За успехи на пользу Отечества» был произведен в чин капитана 1 ранга, а чуть позже назначен военным губернатором Камчатки.

При Завойко город Петропавловская гавань рос стремительно. Всего за несколько лет в нем появились десятки новых зданий, а число жителей увеличилось в пять раз. У самого губернатора, женатого на баронессе Юлии Врангель, семейство было большим. Незадолго до нападения эскадры в нем родился девятый ребенок. Историки пишут, что семья Завойко жила очень скромно.

После победной обороны Петропавловской гавани Завойко наградили орденом Святого Станислава I степени и повысили до контр-адмирала. А 10 декабря 1856 года его отозвали в Санкт-Петербург. Столичная жизнь Завойко была не менее успешна. Он еще не раз награждался различными орденами, получил чин адмирала флота. Но это ничуть не изменило характера Василия Степановича. По воспоминаниям современников, он всегда оставался простодушным и добрым человеком.

Автор статьи Игорь Севергин

Статья опубликована в Журнале 18, ознакомиться с полным содержанием номера вы можете по ссылке 

Дата публикации 22.05.2023 г