Сибирячка с характером
ИЗ ПОСЛЕВОЕННОЙ НИЩЕТЫ — В АКТРИСЫ: ЗИГЗАГИ УДАЧИ ВАЛЕНТИНЫ ТАЛЫЗИНОЙ
Жизнь больше, чем кино. И все же есть актеры, без которых сложно представить не только наш кинематограф, но и нашу жизнь. Потому что многие их фильмы были настоящим событием для целой страны, на них мы выросли и до сих пор помним каждый эпизод.
Валентина Талызина—именно такая актриса. Про нее говорят, что она может сыграть любую роль. Хоть святую, хоть грешницу, хоть красавицу, хоть дурнушку…
Но в обычной жизни Талызина всегда остается собой. О ее сибирской прямоте и чувстве справедливости в актерских кругах ходят легенды, а сама актриса предельно искренна не только в отношениях с людьми, но и в рассказах о своей жизни.
ВОЕННОЕ ДЕТСТВО
Я родилась в Сибири. Но потом наша семья уехала жить в Белоруссию. В город Барановичи, который находится у границы с Польшей. А тут война…
22 июня 1941 года меня забрали из детского сада в двенадцать дня, а всего через час его разбомбили. Помню, отец тянул меня за руку, а я не хотела уходить. Но он утащил меня, фактически спас. Потом эвакуация. Вернулись назад и всю войну прожили в Борисовском зерносовхозе, в ста километрах от Омска.
Что такое война? Я была в тылу, поэтому скажу так: это нищета, одни чулки, одна юбка, одно пальто, одна шапка. Нехватка всего. Слава Богу, мы выжили. Потому что у нас была кормилица—корова Зойка. Серенькая такая, скромная, неприметная коровка. Печку топили один раз, утром. А соседи у нас были учителя, они жили через огород. Так вот они топили печку вечером, мы ходили к ним греться и носили туда чугунок с картошкой, там ее варили. А на дно чугунка иногда клали маленький кусочек мяса. И, когда приходили домой, я сразу раскапывала картошку, чтобы его найти. По нынешним меркам это была страшная нищета. Хлеб, картошка, молоко, соленые огурцы… Все!
Кончилась война, но нищета осталась. И просвета все не было. Даже много лет спустя, когда я уже училась в ГИТИСе и приезжала домой. Ничего не менялось. Помню, в общежитии я вечером выстирала полотенце и повесила сушить, а утром его не стало. Так я рыдала в голос. Не из‑за полотенца, мне маму было жалко. Ведь она каким‑то чудом нашла это полотенце и отдала мне. А я не смогла сберечь.
Когда жили в Сибири, у нас вода была привозная. Она залегала глубоко, и ее трудно было добывать. Помню, что ведро стоило десять копеек. Мы наполняли водой большую кадку и страшно ею дорожили. Грели воду, мыли голову, а потом—тело. Той же водой.
В тазике! Какая ванная? О чем ты говоришь?! В то время я и слова такого не слышала. В этой же воде стирали белье. Сливали ее и мыли пол. К этому моменту вода становилась как глицерин. Тяжелая маслянистая жидкость. И это запомнилось навсегда.
Даже в Москве, когда жила в студенческом общежитии и слышала, что на общей кухне понапрасну льется вода, я вскакивала и закрывала кран. Физически не могла это слышать. И до сих пор не могу.
ФОТОГРАФИЯ НА ПАМЯТЬ
Иной раз мне говорят: «Вот вы снимались в такой‑то картине…» Стреляй на месте—не помню. Начинают рассказывать—вспоминаю. Очень многое уходит из памяти, из жизни. Остается самая малость…
А вот с фильмом «Зигзаг удачи» не так. Он стоит для меня особняком. Больше, конечно, все помнят «Иронию судьбы», но и эту картину не занесло песком времени. Ее уже давным-давно растащили на цитаты. А все потому, что «Зигзаг удачи» сродни каждому из нас. В этой истории люди всегда узнавали себя и тех, кто рядом. Картина была зеркалом того времени.
Кстати, все, кто работал в фильме: и Рязанов, и Леонов, и Евстигнеев,—все вышли из бедной послевоенной жизни. И мечты у героев картины были робкие и наивные, если мерить нашими сегодняшними аппетитами. Мечтали о шубке на искусственном меху, фотоаппарате, лотерейном билете, а вместо ипотеки была касса взаимопомощи. Поэтому мне легко было играть Алевтину, она была часть меня, часть нашего времени.
Какой был Рязанов на съемках «Зигзага удачи»? Очень уверенный в себе. Вообще, я тебе скажу… Пусть это звучит с моей стороны как‑то некрасиво, но скажу. Он любил больше мужиков, чем баб. Правда! Он восторгался Евгением Леоновым, Женей Евстигнеевым, Георгием Бурковым.
А бабы? Ну Ирина Скобцева! Она была недоступна, жена самого Бондарчука. Не баран чихнул! А на меня Эльдар Александрович частенько кричал… Он же хотел снимать в этой роли Алису Фрейндлих, а она оказалась тогда беременной. И ему подсунули какую‑то Талызину!
Один очень толковый доктор искусствоведческих наук мне как‑то сказал: «Все бабы у Рязанова делились на две категории. Первая категория—музы, единомышленницы. Пошлое слово «любовница» говорить не хочу. А вторая категория—жена». Я ему тогда сказала: «Ну да, а я была домработницей у жены». Он улыбнулся…
Никаких обид у меня на Рязанова не было и нет, просто как помню, так и рассказываю. Когда картина была смонтирована, Эльдар Александрович предложил сделать общую фотографию на память. Но так, чтобы у всех были лица идиотов. Мы тогда дико хохотали и дурачились. Эту фотографию он мне подписал так: «С нежностью, Эльдар Рязанов…». Она у меня до сих пор в прихожей висит…
Читайте продолжение интервью в №18 «Миражи мироздания» журнала «Неизвестная Сибирь».
Подпишитесь на наши социальные сети и станьте поЧИТАТЕЛЕМ Сибири!
Дата публикации 31.08.2023 г.