КОММУНИЗМ ДЛЯ ЗАЙЦЕВ
Если внимательно рассматривать карту Таймыра, то можно заметить, что все географические наименования, данные коренными жителями полуострова (ненцами, долганами, нганасанами), за полосой гор Бырранга, пересекающей Таймыр с запада на восток, исчезают. Там встречаются лишь названия, которые оставили после себя геологи, топографы да полярные исследователи. Объясняется это просто: жители Севера за пики Бырранга, как правило, не заходили, а таинственные горы называли «вратами дьявола».
То, что представления коренных жителей Таймыра были не так уж далеки от истины, довелось убедиться в конце семидесятых годов, когда мы вдвоём с геологом Альбертом Казаковым отправились в довольно серьезный маршрут на плато Лодочникова. Альберта интересовали тамошние граниты, а я был всего-навсего его спутником и рабочей силой.
Вообще-то, в нашем отряде я исполнял функции повара, охотника, рыбака... короче говоря, человека, ответственного за жизнеобеспечение. И обычно находился в лагере. Но изредка геологи брали меня в маршруты. В основном, для того, чтобы я мог просто размяться и попутешествовать по окрестностям. Так было и на этот раз.
Стояла чудесная солнечная погода, что в тех местах было редкостью. Мы шли по болотистой тундре и удивлялись обилию полярных сов, летавших вокруг: обычно эти птицы не допускают чужаков на свою охотничью территорию. Полярная сова – ослепительно белая, огромная, совершенно беззвучная птица с большими жёлтыми глазами, полными ненависти ко всему живому.
Мы с Альбертом продолжали не спеша шагать по тундре, рассуждая об этом, как вдруг наше внимание привлекли яркие блики, вспыхнувшие на склоне далёкой сопки. Альберт посмотрел в бинокль и увидел, что это блестит кучка битого стекла. И мы поняли, что где-то неподалёку как раз и располагается печально знаменитый каторжный лагерь со странным названием «Рыбак», о котором нам раньше приходилось только слышать. Альберт решил изменить маршрут, мы свернули к северу и уже через час вышли на хорошо укатанную дорогу, тянувшуюся от бухты Зимовочной. Так мы и попали на территорию лагеря.
Каторжный лагерь «Рыбак» был создан в 1947 году для детальной разведки и дальнейшей разработки только что открытого тогда уранового месторождения на плато Лодочникова. Условия для строительства и работы рудника и каторжного посёлка были тяжелейшими, а точнее говоря, просто гибельными. Судите сами: вокруг голая, насквозь продуваемая почти непрерывными ветрами тундра, где не растёт ничего, даже карликовая ива и берёзка. Да что там ива с берёзкой, даже мох в тех местах выживает лишь в южных расщелинах, укрытых от ветра, а всю флору составляют одни лишайники. В районе бухты Зимовочной, от которой до «Рыбака» восемьдесят километров, были оборудованы склады, откуда по пробитой в тундре тракторной дороге возили грузы жизнеобеспечения, а обратно в запаянных железных бочках из-под горючего – урановый концентрат.
Большую часть его занимала огороженная колючей проволокой прямоугольная «зона»: дюжина каркасных палаток, в каждой из которых по бокам находились двухъярусные нары, а между ними – крохотный столик. Тут же были видны две печки, сделанные из железных бочек. Трубы печек выходили наружу. Представляю себе, каково было жить в таких «бараках» заключённым! При десятимесячной зиме с температурой под минус пятьдесят градусов и ветром (почти непрерывным!) тридцать метров секунду.
Даже вполне комфортабельные финские щитовые домики этот ветер прошивает насквозь, и в метель там можно согреться лишь возле огнедышащей, непрерывно топящейся печки. Я это знаю точно, поскольку сам жил в таком домике зимой недалеко от бухты Тикси. Каково же было зэкам, занятым смертельно тяжёлым трудом, в этих «домах» с тряпичными стенами?! Сколько можно прожить в таких условиях: месяц, квартал, полгода, год?..
Правда, уголовникам эти страшные испытания не грозили. Дело в том, что их в такие лагеря, как «Рыбак», не везли, поскольку они, видя, что впереди лишь неминуемая смерть, немедленно отказывались работать. А вот политические заключенные почему-то работали. Умирали десятками еженедельно от холода, болезней, истощения, но работали. В том числе и профессиональные геологи. Но они, надо признать, жили в чуть лучших условиях, чем другие заключенные.
И это мы тоже увидели в заброшенном лагере. Несколько в стороне от палаток стоял небольшой домик, сколоченный из тонких дверных щитов. В нем, судя по всему, и жили геологи: под нарами мы нашли геологический молоток с обломанной ручкой. Рискну предположить, что этот «человеческий материал» лагерное начальство считало более ценным и хоть как-то заботилось о его сохранности. Во всяком случае, когда дело касалось добычи урана.
По углам периметра ограды некогда стояли четыре вышки охраны. Из них уцелели лишь две. Остальные были повалены. «Вольный» посёлок за колючей проволокой, который состоял всего из трех домов, сохранился гораздо хуже. Бараки, где жила охрана и находилась контора лагеря, представляли собой настоящие руины. Причем не возникало и тени сомнений, что разрушены они не временем, а людьми, которые крушили окна, двери и стены домов всем, что попадало под руку. А вот рубленый бревенчатый дом лагерного начальства, где мы обнаружили две настоящие кирпичные печки, почему-то практически не пострадал.
Примерно в километре от посёлка и зоны находился рудник – семь штолен, уходящих под углом в глубь приземистой горы. Уцелели откаточные отвалы, но входы в штольни были обрушены, и проникнуть в них не удалось. Впрочем, на земле тоже нашлось, что посмотреть. Всё пространство между лагерем и рудником занимали бесчисленные склады.
Боже, чего там только не было! Десятки гигантских мотков колючей проволоки; сотни ящиков со стеклом; бессчётное число свёртков рубероида, ящики с гвоздями, шурупами, свёрлами, гайками и болтами. Штабеля стальных забурников, горы стальной арматуры, ручные пожарные насосы для откачки воды из штолен, кучи реле, рубильников, трансформаторов, генераторов, каких-то моторов... На круги из стальной проволоки были нанизаны связки примусов. Аккуратными штабелями стояли патефоны и коробки с пластинками.
Тут же везде были навалены тюки с прессованным сеном (кого собирались им кормить?!), громоздились горы одежды и обуви (в основном телогрейки и кирзовые сапоги), возвышались горы алюминиевой посуды... Нет, слабо моё перо, слабо, не могу я описать словами всё это увиденное нами и брошенное под открытым небом богатство!
Но оказалось, что и это ещё не всё. Главное потрясение ждало впереди. Ибо дальше мы увидели продуктовый склад. Самое странное, что ни складских помещений, ни амбаров, ни сараев, ни ларей, ни даже навесов над этим морем продуктов не было. Перед нами на сотни метров тянулись штабеля из мешков с мукой, крупой, горохом, солью и сахаром; сотни фанерных ящиков с макаронами. Дальше шли полусгнившие бумажные крафтмешки с сушёными овощами и сухофруктами; горы проржавевших банок с тушёнкой, сгущёнкой и рыбными консервами; ящики со сгнившей напрочь колбасой и прочими «нежными продуктами».
В этих беспредельных штабелях верхние и боковые мешки с мукой, крупой или другими сыпучими продуктами практически истлели. Нижние же мешки давно стали достоянием местных леммингов, которые, совершенно не боясь нас, в огромном количестве сновали повсюду.
Продолжение статьи читайте в выпуске "Неизвестная Сибирь" №7, «Весеннее обострение».
Интересны другие статьи выпуска «Весеннее обострение»?
Содержание, анонсы, подписка на номер доступны в разделе «Купить журнал»
Понравилась эта статья? Поделись с друзьями и стань поЧИТАТЕЛЕМ Сибири!